Анализ стихотворения «Гамлет» Бориса Пастернака.  Стихотворения Если только можно отче чашу

2.1. «Жизнь прожить - не поле перейти»

2.1.1. «Гамлет»

«Г амлет» завершает фабульный, «прозаический» сюжет и переносит действие романа в другую хронотопическую сферу.

Название стихотворения отсылает в первую очередь к «Гамлету» Шекспира. Но это не единственная межтекстовая перекличка. Если обратить внимание на ритмику пастернаковского стихотворения (пятистопный хорей, «усеченный» в четных стихах на один слог), без труда обнаруживается его ритмический прообраз:

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит .

На эту своеобразную ритмико-мелодическую отсылку к Лермонтову обратил внимание К. Ф. Тарановский, выделивший пастернаковского «Гамлета» из немногочисленной в советской литературе череды поэтических «отголосков» лермонтовской темы одиночества, которая была явно «не созвучна эпохе». По мнению Тарановского, это «стихотворение, всецело относящееся к “лермонтовскому циклу” и временно его как бы замыкающее» . Действительно, связь с лермонтовским текстом обнаруживается здесь не только на формальном уровне. Из пяти перечисленных М. Гаспаровым тематических ассоциаций-«окрасок», в совокупности своей образующих «семантический ореол» пятистопного хорея , в «Гамлете» присутствуют три: 1) дорога/путь («…я вышел на подмостки »; «…неотвратим конец пути »; «Жизнь прожить - не поле перейти »), 2) ночь («На меня наставлен сумрак ночи … ») и 3) жизнь/смерть («…Что случится на моем веку »; «Жизнь прожить - не поле перейти »). Нетрудно заметить, что первая и третья темы (дорога/путь и жизнь/смерть) к концу стихотворения символически смыкаются, сливаются воедино.

В 1-й строфе жизнь ассоциируется преимущественно с временем . Возникающая в 1‑м стихе динамическая пространственная ассоциация, связанная с выходом лирического героя на сцену, практически сразу же, во 2‑м стихе, «нейтрализуется» его (героя) статической позой:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.

Во 2-й строфе эта внешняя статика подчеркивается расширением границ обозреваемого пространства: теперь это не только сцена, но и враждебно настроенный по отношению к одиноко стоящему на ней актеру - зрительный зал. Кажется, что зал - единственный активный субъект действия в этой строфе. Иллюзия возникает благодаря синтаксической инверсии, акцентирующей глагольный компонент сложного символического сравнения «“тысяча биноклей на оси ” (=зрительный зал / мир ) - “сумрак ночи ” (=тьма / зло )», создающего векторный образ «оси» - луча, направленного на актера:

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

3-я строфа связывает то, что случится «на веку» лирического героя-актера, со словами «замысел», «роль», «драма». Семантический спектр этих слов, разумеется, весьма широк. Смысловая доминанта в данном случае задается «евангельским» (условно говоря) контекстом - двумя стихами (3‑м и 4‑м) предыдущей, 2‑й строфы и 3‑м стихом последующей, заключительной 4‑й строфы - в полном соответствии с законом единства и тесноты стихового ряда:

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет иная драма,
И на этот раз меня уволь.

Наконец, в 4‑й строфе жизнь ассоциируется и с временем , и с пространством в одинаковой степени:

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти (IV, 515).

Время и пространство здесь уже явно выходят далеко за пределы той системы координат, которая порождается чисто условной, ситуативно-хронотопической реальностью поэтического текста, и начинают соотноситься с конкретными реалиями романной действительности, представляя их в совершенно ином, символическом осмыслении. Эта строфа - контрапункт, объединяющий символику театра/жизни/пути и новозаветные аллюзии в один развернутый метафорический символ. Ее 4-й стих, дословно, без каких-либо ритмических инверсий воспроизводящий известную русскую пословицу, несет на себе двойную смысловую нагрузку. С одной стороны, актуализируется собственный буквально-«назидательный» смысл пословицы и ее образно-метафорическое значение, задаваемое контекстуальной ассоциацией «жизнь - путь» . С другой - пословица обретает новое значение, становясь внешним знаком перенесения действия стихотворения из символически-вневременного плана в план личностно-исторический . В стихотворение вносится элемент лирической конкретики, проецирующий его сюжет, так сказать, «на русскую почву». Лирический герой - «русский Гамлет» - соотносит архетипическую символику с собственной жизнью и событиями романной действительности. Становится понятно, кому предстоит пройти этот жизненный путь и вновь соединить распавшуюся связь времен.

Образ Гамлета давно и прочно вошел в мировое культурное сознание. «Ныне “Гамлет” - это не только текст Шекспира, но и память обо всех интерпретациях этого произведения», - констатировал Ю. Лотман . Стоит вспомнить хотя бы известное стихотворение Блока «Я - Гамлет. Холодеет кровь…», датированное 1914‑м годом. Его героя терзают мысли о трагической безысходности жизни:

Я - Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце - первая любовь
Жива - к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот (2, 215).

Интересно отметить при этом одно весьма существенное отличие. Блоковский герой, «принц», до последней минуты хранит в сердце образ погибшей Офелии - и гибнет сам «в родном краю, / Клинком отравленным заколот». В стихотворении Пастернака нет внешних, «сюжетных» реалий, указывающих на связь с «Гамлетом» Шекспира (единственной «прямой отсылкой» остается название стихотворения). Но концептооб­разу­ющее межтекстовое взаимодействие здесь все же возникает, доказательством чему могут послужить отдельные фабульные линии пастернаковского романа. «Если Юрий Живаго может ассоциироваться с Гамлетом <…>, то Евграф Живаго по отношению к нему - Фортинбрас: именно ему уготовано сохранить память о брате, сберечь его произведения, обеспечить будущее его дочери, - заметил А. Лавров . Так представления о Гамлете «становятся <…> ключом к созданию и пониманию образа Юрия Живаго» .

Данную параллель закрепляет еще одна архетипическая аллюзия - гибель отца Юрия Живаго. Роль коварного Клавдия (подкравшегося к спящему королю с «проклятым соком белены во фляге» и отравившего его) в этой «иной драме» исполняет адвокат Комаровский: он спаивает Андрея Живаго и умышленно провоцирует его на самоубийство. Можно указать и на другие эпизоды и фабульные линии романа, восходящие к образам бессмертной шекспировской трагедии и позволяющие понять, почему герой первого стихотворения живаговского цикла сравнивает себя с Гамлетом.

Но дело не только в этих сюжетно-архетипических аллюзиях. Обратимся к пастернаковским «Заметкам о Шекспире» (1942):

«Когда <…> вдруг натыкаешься на монолог Гамлета, всякому кажется, что это говорит он сам, лет эдак 15-20 назад, когда он был молод» (V, 323) .

Обратим внимание также на страничку из дневника Юрия Живаго, нашедшуюся впоследствии среди его бумаг:

«“…Постоянно, день и ночь шумящая за стеною улица так же тесно связана с современною душою, как начавшаяся увертюра с полным темноты и тайны, еще спущенным, но уже заалевшимся огнями рампы театральным занавесом. Беспрестанно и без умолку шевелящийся и рокочущий за дверьми и окнами город есть необозримо огромное вступление к жизни каждого из нас . Как раз в таких чертах хотел бы я написать о городе”.

В сохранившейся стихотворной тетради Живаго не встретилось таких стихотворений. Может быть, стихотворение “Гамлет” относилось к этому разряду?» (IV, 486).

Действительно, дневниковая запись воспринимается как еще не оформленный, но уже вполне сложившийся в общих чертах поэтический замысел , а текст стихотворения - как его художественное воплощение . Но для нас здесь важен другой момент. В заметках «К характеристике Блока» (1946) Пастернак говорил о «гамлетизме» Блока, определяя его как «натурально-стихийную, неопределившуюся и ненаправленную духовность», и утверждал, что «гамлетизм» неминуемо вел «…к драматизации всего Блоковского реалистического письма » (V, 363) . Ассоциация «город-жизнь-сцена-судьба-рок-роль», легшая в основу стихотворения, связывает начало духовных поисков героя с блоковским «гамлетизмом», который в данном контексте воспринимается как начальный, во многом еще стихийный, непредсказуемый в своих последствиях этап духовной и творческой эволюции Юрия Живаго. Стихотворение, по всей вероятности, было написано героем в последний год его жизни , а возможно даже за несколько дней до смерти . Во всяком случае, дневниковая запись, излагающая поэтический замысел (к ней мы еще вернемся - см. § 2.3.2), была сделана именно в этот период.

Интересна и та поэтико-жанровая характеристика, которую Пастернак дает своему роману: «Я думаю, что форма развернутого театра в слове - это не драматургия, а это и есть проза» . Прежде всего обратим внимание на слово «форма». Поэт отождествляет «прозу» не с ‘театром ’ и даже не со ‘словом ’ как таковым, а с ‘формой (т. е., скорее всего, одновременно с общим типом , конкретной разновидностью и «развернутым », динамически протяженным , вербализованным воплощением ) «театра в слове »’. Семантика «театра» и «сло́ва» контаминируется таким образом, что получившееся в результате понятие нельзя свести ни к «драматургии», ни к условной «драматической» напряженности действия . Театр-в-слове символизирует Жизнь-в-мире . Театр и мир неразделимы, как неразделимы жизнь и словесное искусство .

Символика театра, создаваемая рядом «сценических» сравнений, метафор и аллюзий (в том числе шекспировских), обретает в «Докторе Живаго» концептуальный статус.

Судьба героя романа - это его «роль» в той «иной драме», что разыгрывается на подмостках жизни. Эта «драма» герою глубоко чужда; он не хочет в ней участвовать, хотя интуитивно чувствует, что и в ней заключается глубокий, пока не осознаваемый им провиденциальный смысл («замысел упрямый»). Трагизм положения героя запечатлевает евангельское «моление о чаше», за которым снова следуют слова из театрального и «мирского» лексикона, свидетельствующие о готовности подчиниться, доиграть «роль» до конца («…Если только можно, Авва Отче , / Чашу эту мимо пронеси . // <…> Но продуман распорядок действий , / И неотвратим конец пути …»; ср.: «…Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты» - Мк., 14: 36) . Интересно, что в первом (восьмистишном) варианте стихотворения «моления о чаше» не было, евангельская символика была представлена лишь аллюзивно (лексемой «фарисейство» в 3‑м стихе 2‑й строфы), а главная тема разрешалась в ином ключе:

Вот я весь. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
То, что будет на моем веку.

Это шум вдали идущих действий.
Я играю в них во всех пяти.
Я один. Все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти (IV, 639).

Затем, когда 2‑я строфа станет 4‑й, Пастернак изменит 1‑й и 2‑й ее стихи - сохранив мелодику, но сместив содержательные акценты. То, что слышится в «далеком отголоске», в окончательном варианте соотносится не с шумом «вдали идущих действий», а с «гулом» зрительного зала и тем драматическим «замыслом», от участия в воплощении которого не может уклониться «лирический автор», предстающий здесь в ипостаси фаталиста, внезапно почувствовавшего свою обреченность. Путь (жизнь/роль) еще предстоит пройти (прожить/исполнить), но судьба героя (актера/Гамлета), по сути, уже предопределена. Именно фатализм придает монологу Живаго-«Гамлета» трагическую интонацию, проникнутую гефсиманской горечью и скорбью. Это закономерно - ведь судьба Гамлета также во многом архетипична: «Гамлет “творит волю пославшего его”. Так <…> в пастернаковской характеристике Гамлета проступает еще один образ, новый лик - Христа» (В. Альфонсов) . Однако понятно, что это стихотворение не о Христе. У новозаветной символики «Гамлета» другие истоки. Тот смысл, который она заключает в себе, несколько отличается от смысла, порождаемого образами стихотворений евангельского (под)цикла (о них речь впереди - см. §§ 2.3.1-2.4.2). Как мы уже говорили, в «Гамлете» раскрывается драматическая антиномичность мировосприятия Юрия Живаго, характеризующая начальный период его духовной и творческой эволюции. «Лирический автор» пытается понять: действительно ли свободен он в выборе своего дальнейшего пути? Что довлеет над ним - цепь роковых случайностей, именуемая трагической судьбой и вынуждающая его играть несвойственную ему роль , или все же предназначение , миссия , для выполнения которой он и приходит в этот мир? Для героя «Гамлета» роль и миссия синонимичны; ‘жизнь/мис­сия’ воспринимается им сквозь призму ‘судьбы/роли’. Индивидуально-авторское переосмысление знаменитой шекспировской метафоры приводит к появлению нового концепта-символа. Мир становится театром жизни , требующим от «актера» не «читки» и лицедейства, а максимальной естественности и верности самому себе, т. е. (если позаимствовать формулировку из другого стихотворения Пастернака, не входящего в живаговский цикл) стремления

…ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца (II, 150).

У театра жизни есть и противоположный смысловой полюс - «театральщина ». О «театральщине» говорит Живаго в главе 12‑й части 4‑й («Назревшие неизбежности»), рассказывая Гордону о том, «как он видел на фронте государя»:

«В сопровождении великого князя Николая Николаевича государь обошел выстроившихся гренадер. Каждым слогом своего тихого приветствия он, как расплясавшуюся воду в качающихся ведрах, поднимал взрывы и всплески громоподобно прокатывавше-гося ура».

От царя ждут исторических слов («- Он должен был произнесть что-нибудь такое вроде: я, мой меч и мой народ, как Вильгельм, или что-нибудь в этом духе. Но обязательно про народ, это непременно»), однако Николай смущенно молчит:

«…он был по-русски естественен и трагически выше этой пошлости. Ведь в России немыслима эта театральщина. Потому что ведь это театральщина, не правда ли?» (IV, 122) .

Мертвящая стихия «театральщины», т. е. неестественности, пошлости и позерства, воплощается в образах некоторых персонажей пастернаковского романа. Постоянно лицедействует адвокат Комаровский, выступая то в облике обаятельного злодея-искусителя, а затем кающегося и страдающего героя, то в более свойственной ему роли хваткого дельца и политического авантюриста. Актерствуют комиссар Гинц и основатель «Зыбушинской республики» анархист Клинцов-Погоревших (подробнее об этих персонажах см. ниже, в § 2.1.2). Даже Стрельников, чья революционность «выделялась своей подлинностью, фанатизмом, не напетым с чужого голоса, а подготовленным всею его жизнью и не случайным» (IV, 249), - и тот, как в определенный момент кажется Юрию Живаго, невольно кому-то подражая, играет в послеоктябрьском революционном трагифарсе не свою, а чужую роль:

«Этот человек должен был обладать каким-то даром, не обязательно самобытным. Дар, проглядывавший во всех его движениях, мог быть даром подражания. Тогда все кому-нибудь подражали. Прославленным героям истории. Фигурам, виденным на фронте или в дни волнений в городах и поразившим воображение. Наиболее признанным народным авторитетам. Вышедшим в первые ряды товарищам. Просто друг другу» (IV, 248).

Итак, символика театра в «Докторе Живаго» - символика многоплановая. Она соотносится как с содержанием (шекспировские цитаты и аллюзии, «сценические» сравнения и метафоры в прозаическом тексте, подчеркнуто «театральный» хронотоп первого стихотворения живаговского цикла), так и с формой или, если выразиться точнее, жанром произведения (попытка автора раскрыть жанровую специфику романа посредством определения «форма развернутого театра в слове»). Эти смысловые планы объединяет семантика ‘жизни ’. Будучи стихийной, непредсказуемой и даже «роковой» во внешних, феноменальных («исторических») проявлениях, жизнь в сокровенно-сущност­ной, ноуменальной своей глубине подчинена лишь законам вселенской («(мета)исторической») гармонии и внутренней, экзистенциальной, творческой свободы, преображающей человеческую душу и видимый мир.

Обо всем этом и повествует шестнадцатистишный «Гамлет». В композиционно-архитектонической струк­ту­ре «Стихотворений Юрия Живаго» этот короткий текст (являющийся своего рода символической «квинтэссенцией» прозаических частей и глав) занимает особое положение: в нем намечаются и отчасти вербализуются те образы и (лейт)мотивы, которые в дальнейшем будут определять развертывание «поэтического» сюжета романа.

Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4 т. М.: Правда, 1969. Т. 1. С. 341-342.

Тарановский К. Ф. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики // Тарановский К. Ф. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 400. К «лермонтовскому циклу» в русской поэзии Тарановский причислял «целый ряд “вариаций на тему”, в которых динамический мотив пути противопоставляется статическому мотиву жизни », а также «ряд поэтических раздумий о жизни и смерти в непосредственном соприкосновении одинокого человека с “равнодушной природой” (иногда заменявшейся равнодушным городским пейзажем)», т. е. «произведения, имеющие какое-нибудь отношение к “Выхожу”». Данный цикл «получил широкое развитие в поэзии XX века <…>. В XIX веке русский 5‑ст. хорей часто развивался вне зависимости от лермонтовских достижений в области этого размера» (Там же. С. 381-382. Разрядка К. Тарановского).

«Всего в семантическом ореоле лирического 5‑ст. хорея можно выделить пять семантических окрасок <…>. Это (с убывающей значимостью): Ночь, Пейзаж, Смерть (торжествующая или преодолеваемая) и дорога. Они тяготеют друг к другу в различной степени» (Гаспаров М. Л. Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти. М.: РГГУ, 2000. С. 264).

Интересно, что семантика отрицания как таковая, формально заключающаяся в частице «не» («прожить - не перейти»), в данном случае лишь способствует выявлению контекстуально-метафорического значения (жизнь - это ‘нелегкий путь, который предстоит пройти герою’).

Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: Человек. Текст. Семиосфера. История. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 22.

Термины «межтекстовое взаимодействие», «межтекстовая(‑ые) связь(‑и)» нередко используются в качестве перифраз терминов «интертекст» и «интертекстуальность». См., напр.: Фатеева Н. А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2006; Ранчин А. М. «На пиру Мнемозины: Интертексты Бродского. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

Понимая под интертекстуальностью изначальную ориентированность художественной речи - и человеческой речи вообще, вне разделения ее на письменную и устную - на «чужое» слово, мы в данной работе говорим о межтекстовом взаимодействии как об одном из проявлений интертекстуальности. Это определение объединяет все более или менее явные цитаты, реминисценции, аллюзии, литературно-архетипические параллели, углубляющие, динамизирующие смысл произведения и акцентирующие то принципиально новое значение, которое обретает в диалогическом взаимодействии с «чужим» - «свое», неповторимое, индивидуально-авторское слово.

Лавров А. В. «Судьбы скрещенья»… С. 250.

Поливанов К. М. Пастернак и современники. С. 264.

Слова Призрака (Шекспир В. Трагическая история о Гамлете, принце Датском / Пер. Б. Пастернака // Шекспир В. Собр. избр. произв. Т. 1. СПб.: Terra Fantastica МГП «Корвус», 1992. С. 64.

Позднее ту же мысль несколько иначе сформулировал А. Синяв­ский: «Гамлет открыт всему человечеству. Им может, в принципе, оказаться каждый» (Терц Абрам . Голос из хора // Терц Абрам (Синявский А. Д.). Собр. соч. в 2 т. М.: СП «Старт», 1992. Т. 1. С. 645).

Курсив Б. Пастернака.

Начало небольшого монолога, предварявшего авторское чтение первых глав романа в доме П. А. Кузько 5‑го апреля 1947 г. Стенографическая запись этого выступления была сделана Л. Чу­ковской. См.: Чуковская Л. К. Отрывки из дневника // Чуковская Л. К. Соч. в 2 т. М.: Гудьял-Пресс, 2000. Т. 2. С. 231.

На существенную разницу между пастернаковской формой «театра в слове» и собственно драматической формой указала Л. Чуковская в письме Д. Самойлову, создавшему в 1988 году инсценировку «Живаго и другие»: «Надо ли превращать роман в драму? Сомневаюсь. <…> Зачем <…> превращать найденную им (Пастернаком. - А. В. ) форму театра в слове - в еще какую-то драматическую форму? <…> Ведь это прямо противоречит убеждению автора, которого Вы инсценируете» (Самойлов Д. С. , Чуковская Л. К. Переписка: 1971-1990. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 246).

Подробнее о символике чаши см. § 2.4.2.

Альфонсов В. Н. Поэзия Бориса Пастернака. С. 295.

Стоит обратить внимание и на полемическую направленность данного эпизода, отчетливо проявляющуюся при его сопоставлении с одним из фрагментов романа А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина». Ср.: «…Площадь наполнилась таким горячим, оглушающим ревом, что у Самгина потемнело в глазах». Отдавая себя во власть верноподданнического порыва, охватившего толпу, горьковский герой-интеллигент опускается на колени: «Необыкновенно трогательными казались ему царь и царица там, на балконе. Он вдруг ощутил уверенность, что этот маленький человечек, насыщенный, заряженный восторгом людей, сейчас скажет им какие-то исторические, <…> чудесные слова. Не один он ждал этого…» (Горький А. М. Жизнь Клима Самгина // Горький А. М. Собр. соч. в 18 т. М.: ГИХЛ, 1960-1963. Т. 13. С. 369, 370). Никаких «исторических» слов Николай II здесь тоже не произносит - к досаде и разочарованию Самгина, который, в отличие от Живаго, жаждет именно «театральщины»: «“Да, ничтожный человек, - размышлял он не без горечи. - Иван Грозный, Петр - эти сказали бы, нашли бы слова…”

Он чувствовал себя <…> обманутым…» (Там же. С. 371).

Борис Пастернак. ГАМЛЕТ

Гул затих. Я вышел на подмостки
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске,
Что случится на моём веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий
И неотвратим конец пути.
Я один. Всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

Пастернак нашел в Гамлете своего духовного брата - ему он и доверил свою тревогу за новый век. - стихотворение о герое принце Датском, который поднялся на борьбу со всем мировым злом и погиб в этой безнадежной борьбе; о гениальном актере, играющем роль Гамлета в театре, глубоко эту роль постигшем; об Иисусе Христе, Богочеловеке, Сыне Божием, пришедшим на землю, чтобы пройти путь страданий и своими страданиями искупить все грехи человечества; о герое романа Юрия Живаго; наконец, об авторе романа Борисе Пастернаке.

Если вслушаться, вдуматься в стихотворение, то можно услышать в нём гармоничное единство пяти голосов.

Гамлет из 17 -ой части романа «Доктор Живаго» стал как бы лирической интерпретацией вечного шекспировского образа.
Как герой пастернаковской книги остается жить в своих стихах, так и Гамлет продолжает жить в стихотворении вопреки своей гибели в трагедии.

Мы помним, что принц Датский имел прямое отношение к театру и выступал даже в роли режиссера трагедии «Убийство Гонзаго», представленной труппой бродячих актеров. Так что пребывание на сценических подмостках для него естественно.
Гул затих. Я вышел на подмостки.

В буквальном, прямом понимании - это слова актера. Метафорически эти слова очень естественно могут быть приписаны Гамлету, который говорил, что жизнь - это театр и люди в нем - актеры.

Первая фраза текста «Гул затих» предполагает зрительный зал, публику, её легкий шум перед началом спектакля. Ассоциация с театром подкреплена с такими деталями, как «подмостки», «сумрак», «бинокли», «отголоски», «играть роль». Этот лексический ряд поддерживает наше представление об актере - мыслителе, глубоко вживавшемся в сущность своего сценического образа.

Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

В прямом смысле эти слова принадлежат и Гамлету, который напряженно вглядывается в движущееся время, и актеру, играющему роль Гамлета, осмысливающему свою роль в трагедии. Но явно в стихотворение входит и сам Иисус Христос, поскольку Пастернак вводит ассоциацию с евангельской историей о молении о чаше. Но это ведь и мучительные мысли самого Юрия Андреевича Живаго, в тетради которого мы читаем стихотворение «Гамлет». Он предчувствует неизбежность новых бед и страданий, гибель свою и тех, кто дорог ему. И, конечно же, это и слова самого Пастернака о себе, так как он предполагал, что власть не простит ему его роман, который отражает трудный путь той части русской интеллигенции, которая осталась в России со своим народом, не эмигрировав. Не уехали очень многие, но они, как Ю. Живаго, как Ахматова, как Пастернак, ощущали своё противостояние тому миру, что тонул в фарисействе.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.

Пастернак тоже видел, как на него был «наставлен сумрак ночи», как на него глядели «тысячи биноклей» (поразительный символ опасности!) своими прицельными окулярами. Он жил многие послевоенные годы в предчувствии возможного ареста и расправы. Евгения Пастернак вспоминает, как поэт повторял: «Разумеется, я всегда ко всему готов. Почему со всеми могло быть, а со мной не будет?». Это ведь тоже понимание того, что «неотвратим конец пути», что «сейчас идёт другая драма», не менее страшная, чем во времена Шекспира. И поэт готов был, подобно своему герою, принести себя в жертву во имя своей сверхзадачи - написания романа.

Ещё несколько слов об ассоциации с Христом:

Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

Неожиданное обращение «Авва Отче» словно на мгновение переносит нас в Гефсиманский сад, где перед арестом молился Христос. Он взывает к своему Богу-Отцу, зная о той череде страданий, которые предстоит пережить. Ощутить близость того мира помогает новый лексический ряд текста: Авва Отче, чаша, фарисейство, конец пути. Вспоминаются слова из Евангелия: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф; 26, 39) и о последующей Голгофе - «конце пути».

Эти стихи близко передают молитву Христа в . В Евангелии от Марка читаем: «Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо меня» (гл. 14, стих 36). Авва - «отец» по-древнееврейски; Авва Отче - обращение к Богу-Отцу. Ясно, что в буквальном значении эти два стиха написаны Пастернаком от лица Христа. В переносном же значении они принадлежат всем четырем остальным носителям авторского сознания. Выражение «Да минует меня чаша сия» и сходные с ним давно вошли в языки христианских народов и стали крылатыми. Так мог бы сказать и Гамлет, и актер, и Юрий Андреевич, и Пастернак.

Я люблю Твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.

Чьи это слова? Их можно понять как продолжение речи Христа, который в Евангелии говорит вслед за словами, приведенными выше: «Но не чего Я хочу, а чего Ты». Сперва Христос просит Отца о том, чтобы страдания миновали Его, однако тут же прибавляет: «но пусть сбудется не то, чего хочу Я, а то, чего хочешь Ты». Принимает все испытания своей судьбы, каковы бы они ни были, и Гамлет в трагедии Шекспира. Сознательно, мужественно идут навстречу гибели и герой романа, и его автор. В прямом смысле согласие играть роль высказано от имени актёра.

Но сейчас идет другая драма,
и на этот раз меня уволь.

Актёр согласен играть на сцене, но не хочет участвовать в отталкивающей (как следует из заключительного четверостишия) драме жизни. Приятие и неприятие страданий и насильственной смерти отражают колебания и Христа, так достоверно переданные в Евангелии и придающие Ему такую трогательную человечность, и Гамлета, метания Юрия Андреевича и самого Пастернака.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.

Актёр вынужден играть, даже когда пьеса перестаёт ему нравиться.

Другие тоже ничего не могут изменить в жизни, от трагического финала им не уйти.

я один, все тонет в фарисействе.

Фарисеи отвергали учение Христа, обличение их лицемерия и ханжества многократно звучит в речах Христа, переданных в Евангелии. Фарисейским - лживым, лицемерным - был двор короля Клавдия в Эльсиноре, где пришлось действовать Гамлету. Лицемерие и ханжество своего времени не раз обличал Пастернак, в том числе в «Докторе Живаго».

Евангельские образы, высокий библейский слог соединены с народной пословицей, содержащей простую, но очень глубокую мысль:

Жизнь прожить - не поле перейти.

Такая концовка придает естественность, достоверность всему стихотворению. Оно написано пятистопным хореем классическим размером, который использовал Лермонтов в стихотворении «Выхожу один я на дорогу... ». Когда мы говорим о стихотворном размере вообще, то имеем в виду не только чередование сильных и слабых слоговых позиций, но и присущее ему сплетение определённых тем, синтаксических конструкций, интонаций, настроений. Мне кажется, что тема и настроение одиночества переданы в этом стихотворении с предельным напряжением, начиная с первого и кончая завершающим стихом. Пятистопному хорею обычно свойствен контраст между темой пути и неподвижностью героя. Такой контраст мы видим и в «Гамлете» Пастернака: герой вышел на подмостки; остановился, прислонясь к дверному косяку, и не решается идти дальше, хотя понимает, что идти необходимо. Он просто обречён идти, хотя ждут его страдания и гибель (жизнь прожить - не поле перейти). В этих противоречиях и колебаниях заключен трагизм положения Гамлета всех времён.

Итак, Гамлет в стихотворении Пастернака отождествляется с . Стихотворение о самом процессе поиска единственного выхода, который был бы достоин каждого, кто видится нам при чтении стихотворения.

Гамлет Пастернака говорит на равных со всей Вселенной, она слышит Гамлета как давнего знакомого. - Гамлет Пастернака пытается понять свое предназначение и соотносит его с неотвратимостью закона, которому надо подчиняться.

Да его слышит Вселенная, но это не мешает ему оставаться наедине с самим собой, просто масштаб его раздумий соразмерен с масштабом Вселенной.

У Пастернака Гамлет - человек, на наших глазах совершающий выбор. В этом Гамлет перекликается с образом Христа.
- Каждый один на один с самим собой, перед каждым - неминуемая чаша страданий. Каждый расплачивается за грехи своих современников.

Стихотворение «Гамлет» было закончено Б. Пастернаком после войны, в 1946 году. Именно оно открывает цикл стихов, написанных героем романа «Доктор Живаго» Юрием .

Мир, в котором живет человек – это далеко не всегда бабочки, цветы и белые полосы жизни. Рано или поздно цветы покрываются шипами, у бабочек появляется острое жало, а дорога вперед почему-то приводит в тупик. Чью сторону принять, если однажды вы столкнулись с ненавистью, подлостью и завистью? Выбор своей нравственной позиции в жестоком мире насилия и зла – основная тема стихотворения «Гамлет» Юрия Живаго.

Но за что толпа собирается казнить «Гамлета»? Может быть, за то, что он умеет видеть свое будущее («Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку» )? Или может быть, его силы почти иссякли и он еле держится на ногах, прислонившись к двери («Прислонясь к дверному косяку» )?

Чтобы понять причину конфликта толпа/герой, автор переносит нас в атмосферу ночи . Темнота, мрак сгущаются, будто вселенское зло собралось в одном месте, чтобы наброситься на героя («На меня наставлен сумрак ночи» ). И даже звезды на небе против него («Тысячью биноклей на оси» ).

Далее Пастернак использует библейский мотив , взятый из Евангелия. («Если только можно, Aвва Oтче, Чашу эту мимо пронеси» ). Лишь однажды Иисус усомнился в своих делах, и фраза, сказанная им в момент душевных терзаний, прозвучала именно так.

Лирический герой понимает, что судьба каждого человека – быть унылой овечкой, когда надо лгать и притворяться, и свирепым волком, когда рядом находится тот, кто слабее тебя. Раньше он хотел жить, как все («И играть согласен эту роль» ), но его предназначение оказалось совершенно другим. Лирический герой не может терпеть ложь и насилие, зло и предательство. И та драма жизни, которая развернулась вокруг него, требует иных действий («Но сейчас идет другая драма, И на этот раз меня уволь» ).

В последней строфе стихотворения «Гамлет» конфликт герой/толпа не просто накаляется – он обрастает новой проблематикой . Герой осознает, что будет непросто («Жизнь прожить – не поле перейти» ), но оказывается, что бороться с ложью ему придется одному («Я один, все тонет в фарисействе» ). При этом Пастернак удачно использует слово «фарисейство» , которое означает формальное, показное исполнение чьих-либо правил и предписаний

Образ лирического героя . Однако было бы глупо отождествлять лирического героя с Юрием Живаго, Пастернаком, Гамлетом или даже Иисусом. Перед нами – Человек с большой буквы в контексте историко-культурного наследия человечества. Перед нами – Личность, впитавшая в себя духовное наследие всех предшествующих эпох. И, в конце концов, перед нами Современник, который борется со «спящим» миром силой духа, творчества и внутренней свободы.

Стихотворный размер «Гамлета» – пятистопный хорей, который нередко использовал a своей лирике автор «Бородино» Михаил Лермонтов . Рифмовки перекрестные (абаб), рифмы мужские (уд. на последнем слоге) и женские (уд. на предпоследнем слоге).

• «Доктор Живаго», анализ романа Пастернака
• «Зимняя ночь»(Мело, мело по всей земле...), анализ стихотворения Пастернака
• «Июль», анализ стихотворения Пастернака

>> Гамлет (Пастернак)

Гамлет (Пастернак)

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

Гул затих. Я погрузился в воду.
Поднырнув под бережок крутой,
Я смотрю на красоту природы,
Что растет под самою водой.

На меня глядят с испугом рыбы
Сотнями малюсеньких глазков.
Я молюсь сквозь временные всхлипы,
Чтоб не знать их матерей-отцов.

Я смотрю по сторонам и прямо,
Под водой играя чью-то роль.
Рыбы, звезды – всё зовёт упрямо,
Возвращаться снова, вновь и вновь.

Но запасы воздуха иссякли,
И пора на сушу выходить.
Я стряхаю теплой влаги капли:
Жизнь прожить – не море переплыть.

21.12.2005

Все мои произведения распространяются под лицензией Creative Commons (CC-BY-NC-ND)

Ваш комментарий

Судьба Бориса Пастернака изобилует тёмными красками, ведь на своём пути он был подвергнут и травле, и презрению. Поэт был четырежды номинирован на нобелевскую премию, и лишь в 1958 году он стал обладателем этой награды, вторым писателем из России в истории премии. Пастернак был борцом за идеальный мир, своим творчеством он обличал порочность и несовершенство всего сущего. Это стремление нашло своё отражение в его стихотворении «Гамлет».

Данное произведение Пастернак писал, будучи уже в весьма зрелом возрасте. Полностью завершено оно было после войны, в 1946 году. Произведение открывает цикл стихов, написанных героем романа «Доктор Живаго».

Пастернак работал над своим творением с огромным увлечением. Первые две главы писатель создал практически на одном дыхании, но после этого он был вынужден «заморозить» процесс написания в силу материальных трудностей. В стихотворении «Гамлет» ярко отразилась лёгкость пера и упоение идей созидания настоящего шедевра, который вошёл в историю мировой литературы.

После окончания написания романа началась настоящая травля Пастернака, как со стороны власти, так и других писателей. В день присуждения премии, 23 октября 1958 года, Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», которое признало решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну. На Западе его произведение яро критиковал В. В. Набоков. Стихотворение «Гамлет» служит неким отражением отношения Пастернака к окружающему миру, который кишит лжецами и лицемерами, а жизнь преисполнена преградами и трудностями.

Жанр, направление, размер

Направление, в котором писал Пастернак — это футуризм, одна из основных черт данного литературного течения нашла своё отражение в стихотворении «Гамлет», а именно — стремление к переменам и жажда увидеть своё будущее. Как известно, он входил в футуристическое литературное объединение «Центрифуга». Свои юные годы писатель посветил занятиям музыкой (с 13 до 18 лет), попав под влияние творчества Скрябина, мечтал стать композитором, но после 6-ти лет обучения это желание растаяло, подобно миражу. Зато музыкальность, привитая ему с детства, нашла себе применение в ритмике стихов, и «Гамлет» — яркое тому подтверждение.

Жанр произведения — философская лирика, раскрывающая глубину и эстетику творчества. Стихотворение имеет размер пятистопного хорея и перекрёстную рифму мужскую и женскую.

Образы и символы

Центральным образом стихотворения является новый Человек. Это уникальный, возвышенный, сильный духовно образ, который готов вести борьбу за свою свободу, справедливость и будущее, являясь по-настоящему одиноким. Лирический герой выходит из своей «крепости» лишь ночью, предаваясь философским рассуждениям о будущем, ведь днём он глохнет в страшном гуле бурлящей, жестокой и неидеальной реальности.

В произведении присутствует библейский мотив, вычлененный из Евангелия. Это фраза была произнесена Иисусом, когда он усомнился в своих делах: «Если только можно, Aвва Oтче, Чашу эту мимо пронеси». Лирический герой отказывается от привычной ему социальной роли и не желает более жить как все, смерившись с устоями и хаотичностью всего сущего. Он осознаёт, что его судьба будет очень сложной, ведь всё вокруг погрязло во лжи, и лишь только он один является противопоставлением этому: «Я один, все тонет в фарисействе».

Темы и проблемы

1. Основная проблема данного стихотворения это — нравственный выбор человека. Лирический герой избрал для себя идеалистическую высокодуховную позицию, лишённую лжи, изобилующую жизненными трудностями, непониманием со стороны общества и извечную травлю. Это отражает судьбу самого Пастернака.
2. Основная тема — безвременность процесса творчества. Здесь же присутствует мотив будущего – поэт с помощью феноменальной чуткости ловит на тонкий слух, что же случится с ним дальше. Эту возможность дает ему именно творчество, ведь оно формируется вне времени, и для него такой скачок – обычное дело.
3. Также автор сравнивает жизнь с игрой на сцене, это отсылка к Шекспиру и его «Гамлету». Тема фальши прослеживается и в его образе, ведь он «играет роль». Кто же режиссер этой драмы, чуждой ему? Бог, история или провидение – не важно, ведь главное, что он принял условия игры. По сюжету романа, Юрий Живаго – тоже маленький человек, который принимает обстоятельства и не бунтует против них. Таким образом, в стихотворении прослеживается тема всей книги – смирение.

Смысл

Смысл произведения заключается в том, что жизнь человека — это извечный выбор. Не зря Пастернак дал своему творению название, связанное с одноимённой пьесой Уильяма Шекспира «Гамлет», где главный герой, размышляя, задаётся таким философским вопросом «быть или не быть?». На жизненном пути встречается весьма много трудностей, которые могут сломить человека, сбив его с истинного курса. Терпение, наличие собственного мнения и чёткой жизненной позиции — это залог успеха на пути реализации собственных идей, связанных с положительными метаморфозами процесса изменения социума.

Однако автор прекрасно понимает, что порой человек проигрывает борьбу с роком. От него пал Гамлет, от него потерпел поражение Юрий Живаго. И предвкушение этого поражения видно как раз-таки в этих строках. Лирический герой принимает роль, данную ему, но не хочет играть в «другой драме». Но чашу не пронесли мимо, и он вынужден выйти на сцену, где его падение предрешено. Так и герой романа понимает, к чему его ведет рок революционных событий, но покорно следует ему.

Художественные средства выразительности

Пастернак использует большое количество эпитетов, например: «в далёком отголоске», «замысел упрямый », тем самым подчёркивая шаткость и сложность своего положения.

Так же поэт использует фабульную метафору «сумрак ночи», которая служит олицетворением мирового зла, сгустившегося над лирическим героем, который находится под постоянным тоталитарным контролем. Это отсылка к советской власти.

Пастернак вводит в своё произведение такую старинную пословицу, как «жизнь прожить — не поле перейти», говоря о сложности и неоднозначности бытия.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!